Сегодня и завтра - Страница 11

— Довольно, я понялъ васъ, — сказалъ ему графъ твердымъ голосомъ.

— Я не ошибся въ васъ, графъ! — Тутъ молодой человѣкъ, будто боясь, чтобы ихъ не подслушали, подвинулся на полшага ближе къ графу и сказалъ ему что-то шопотомъ.

— Вы согласны?

— Согласенъ.

— Завтра утромъ.

— Да.

Графъ хотѣлъ итти.

— Еще одно слово, графъ! Вы могли сегодня же заплатить жизнью за вашу остроумную насмѣшку надъ бѣднымъ, незначащимъ человѣкомъ. Да, ваша жызнь висѣла на волоскѣ… Я хотѣлъ зарѣзать васъ, графъ, какъ рѣжутъ разбойники, тайкомъ, изъ-за угла. Вотъ этотъ кинжалъ готовился для васъ. Но я не могу быть подлымъ убійцею. Итакъ завтра въ 11 часовъ, за М… заставой.

Карета за каретой тянулись къ подъѣзду. Разъѣздъ продолжался.

Графъ пошелъ къ подъѣзду. Навстрѣчу къ нему бѣжалъ Ф*: онъ искалъ своей коляски. Графъ шопнулъ ему что-то на ухо. Тогъ вздрогнулъ и посмотрѣлъ на него.

— Ни слова!

И они пожали другъ другу руку.

Графъ возвратился домой и, не раздѣваясь, всю ночь просидѣлъ въ креслахъ. Руки его были судорожно сжаты. Онъ былъ холоденъ, какъ мраморъ.

Къ утру онъ всталъ съ креселъ; лицо его осунулось и покрылось синеватою блѣдностью; онъ подошелъ къ столу, написалъ ппсьмо, запечаталъ его и призвалъ человѣка.

— Я сегодня утромъ ѣду. Если до вечера не возвращусь, ты отнесешь это письмо къ князю В*.

— Слушаю, ваше сіятельство.

Въ 10 часовъ утра къ нему пріѣхалъ Ф*; Ф* осмотрѣлъ ящикъ съ пистолетами и велѣлъ положить его въ карету. Въ 11-мъ часу карета выѣхала со двора. Садясь въ карету, графъ произнесъ вполголоса: сегодня и завтра!

Графъ не возвращался домой. Вечеромъ письмо его было отнесено къ князю В*.

— Оігъ обѣщалъ быть, онъ не ѣдетъ: что это значитъ?..

Къ вечеру князь занемогъ.

Жадному до новостей городу брошена была добыча.

"Дуэль, дуэль! Графъ Болгарскій, женихъ княжны В*, и какой-то молодой человѣкъ, тотъ, что видали тамъ-то и тамъ-то… Боже, какое несчастіе!"

Разсказчики и разсказчицы были въ восторгѣ.

Бѣдный Н*, представившій Кремнина къ княгинѣ, былъ въ отчаяніи. Онъ говорилъ педантически, приглаживая свои бакенбарды, что онъ совершенно скомпрометированъ.

На слѣдующій день князь почувствовалъ, что ему легче. Онъ перемогъ себя и всталъ съ постели.

— Ольга! я получилъ записку оаъ графа, — сказалъ онъ. — Графъ никуда не выѣзжаетъ: онъ нездоровъ. — Несчастный отецъ глоталъ слезы и улыбался, смотря на дочь.

— Нездоровъ? — повторила она — и задумалась.

Прошелъ еще день, другой, третій — нѣтъ графа. У Ольги распухли глаза отъ слезъ. На четвертый день она уже не плакала; подошла къ отцу и спросила его твердымъ голосомъ:

— Что же, онъ все нездоровъ?

Отецъ вздрогнулъ.

Черезъ нѣсколько дней въ кабинетѣ князя собралось нѣсколько докторовъ. Князь пошелъ на половину дочери и за нимъ эти доктора. Князь вошелъ къ ней въ комнату. Доктора не входили. Княжна лежала на кушеткѣ. Лицо ея было закрыто руками. Отецъ подошелъ къ ней.

— Ольга!

Она встала съ кушетки.

— А, это вы, батюшка?

— Каково ты себя чувствуешь, другъ мой?

— Ничего, очень хорошо…

Минуты двѣ они оба молчали. Отецъ взялъ ее за руку.

— Другъ мой! — сказалъ онъ ей: — обѣщайся мнѣ быть благоразумною…

Голосъ отца дрожалъ.

— У тебя еще остаюсь я…

Ольга посмотрѣла на него. Ея зрачки остановились, губы образовали какую-то гримасу, похожую на улыбку; она пошатнулась.

— Помогите, помогите! — закричалъ князь отчаяннымъ голосомъ.

Доктора вбѣжали въ комнату.

IV

Но ты поднялся, ты взыгралъ,

Ты прошумѣлъ грозой и славой –

И бурны тучи разогналъ,

И дубъ низвергнулъ величавый.

А. Пушкинъ.

Хороша ты, Волга, царица рѣкъ русскихъ! Гульливы и веселы твои воды! Прихотница, красиво — то сжато, то раскидисто — бѣжишь ты, и порой страшно сердишься, и мутишься, и стонешь, и разливаешься! Твои дѣти, баловни-волны, затѣваютъ подчасъ чудныя потѣхи: онѣ вьются, пѣнятся, перегоняютъ другъ друга, переливаются на ясномъ солнышкѣ, немилостиво играютъ съ бѣдными судами, прыгаютъ на эти суда, скачутъ, заливаютъ, топятъ безсильныхъ и еще, безжалостныя, радуются ихъ немощи и удальству своему.

Узорчаты берега твои, красавица Волга! Высоко вздымаютъ они свои скалистыя вершины! Въ ихъ глубокихъ расщелинахъ, на ихъ широкихъ уступахъ растутъ вѣковыя деревья, склоняясь къ водамъ твоимъ, изгибаясь, падая, и между ними вьется кустарникъ, и кой-гдѣ торчатъ его безобразныя, высохшія иглы, и кой-гдѣ среди темной зелени голый утесъ высовываетъ свою желтую, песчаную голову.

И Сальваторъ Роза заглядѣлся бы на берега твои, разгульная Волга! Я помню: еще дитя, стоялъ я на берегу твоемъ. Сѣрыя тучи облегли небо, вереница дикихъ утокъ тянулась по поднебесью чернымъ поясомъ — и ты сумрачна была, Волга, какъ небо, и тяжело поднималась и опускалась твоя свинцовая грудь…

Когда судьба снова привела меня къ твоему берегу, ты была скована льдомъ: я не любовался твоею молодецкою удалью, твоимъ широкимъ привольемъ. Равнодушно проѣхалъ я по твоей ледяной корѣ, равнодушно смотрѣлъ, какъ яркое зимнее солнце играло съ инеемъ, который обсыпалъ деревья и кустарники береговъ твоихъ, и сверкалъ и щеголялъ, какъ сверкаетъ и щеголяетъ бальное убранство отъ многоцѣнныхъ каменьевъ.

Когда же снова я увижу тебя, Волга? А въ эту минуту я бы хотѣлъ надышаться свободой, наглядѣться на безпредѣльность, налюбоваться привольемъ и, можетъ быть, раздуматься о прошедшемъ! Когда же снова я увижу эти великолѣпныя хоромы, гордо, красиво рисующіяся на берегу твоемъ, старинныя хоромы русскаго барина, и большую каменную церковь съ пестрыми главами и горящими крестами, замѣтную издалеча, и эту деревню, которая такъ картинно раскинулась около церкви по береговому скату?.. Когда? Когда?..