Сегодня и завтра - Страница 5

Тутъ дверь кабинета отворилась. Князь отбросилъ газету на столъ и обернулся къ двери. Передъ нимъ стояла Ольга, рядомъ съ нею женихъ ея.

Какъ они оба были хороши, какъ созданы другъ для друга! И князь съ такимъ свѣтлымъ лицомъ встрѣтилъ ихъ, въ его глазахъ выразилось такъ много радости: онъ былъ счастливъ ихъ счастіемъ.

— А, любезный графъ! — и онъ протянулъ къ нему руку, и тотъ отъ сердца пожалъ эту руку. Онъ отдаваль ему, этому графу, свою радость, свой свѣтъ, свою жизнь… Онъ, казалось, говорилъ этимъ пожатіемъ: я люблю тебя, я увѣренъ въ тебѣ — и вотъ почему я отдаю тебѣ мое сокровище: смотри же, оправдай мое довѣріе и выборъ ея младенческаго сердца: сдѣлай ее счастливою.

— А мы васъ давно ждали, — продолжалъ князь — и съ улыбкою посмотрѣлъ на свою Ольгу.

И Ольга вспыхнула и потупила очи.

Отецъ подошелъ къ ней, провелъ рукой по тесьмамъ волосъ ея и поцѣловалъ ее.

У князя не было болѣе дѣтей: она была одна — и въ ней одной для него заключалось все. Она была его утѣшеніемъ, радостью, его мечтой, его надеждою, его воспоминаніемъ… Воспоминаніе!.. Каждый разъ, когда князь любовался ею, передъ нимъ оживалъ образъ ея матери; этотъ образъ, казалось, возникалъ изъ праха и, возсозданный, обновленный, въ роскошномъ цвѣтѣ являлся передъ нимъ.

Счастливица княжна! какое блаженство готовилось ей въ будущемъ! Счастливица!

А настоящее?

Какъ-то разъ вечеромъ они сидѣли вдвоемъ: она на диванѣ, графъ возлѣ нея на низенькомъ эластическомъ стулѣ. Въ комнатѣ разливался томный, пріятный для глазъ свѣтъ. Матовое стекло лампы, которая стояла на столѣ въ отдаленіи отъ дивана, было скрыто въ зелени и въ цвѣтахъ, и лучи свѣта прорывались сквозь зелень и цвѣты.

Нѣсколько минутъ въ комнатѣ было такъ тихо, какъ будто никого не было — и эти минуты тишины были верхъ упоенія для двухъ любящихся.

— Ты мой, я давно назвала тебя моимъ; ты еще не знаешь, какъ я люблю тебя!

Вотъ что говорила молча княжна.

— О, я слишкомъ счастливъ! никогда самый роскошный сонъ, самый поэтическій вымыселъ не сравнится съ моею существенностью. — Вотъ что говорилъ молча женихъ ея.

И онъ наклонился къ рукѣ ея — и поцѣловалъ ея руку, и какимъ страстнымъ, какимъ восторженнымъ поцѣлуемъ!

Она упала головой на грудь, будто подавленная страстью. Онъ посмотрѣлъ ей въ лицо, и ихъ очи сошлись, и его очи утонули въ ея очахъ… Еще мгновеніе, менѣе чѣмъ мгновеніе — и уста его были такъ близко къ ея устамъ… еще… и они замерли въ поцѣлуѣ, улетѣли туда, въ этотъ чудный міръ, не для всѣхъ досягаемый, гдѣ все гармонія, все упоительные звуки, въ этотъ міръ, о которомъ такъ хорошо говорили Моцартъ и Шиллеръ.

Когда княжна отвела свои уста отъ его устъ — чары улетѣли: она очутилась опять въ той же комнатѣ, гдѣ была прежде, на диванѣ, и возлѣ нея на низенькомъ стулѣ онъ. Лицо ея пылало.

— Такъ ты очень любишь меня, Ольга? — спросилъ ее графъ — и рука его была въ ея рукѣ.

— Люблю ли я васъ? — и она сжала его руку.

Потомъ она почувствовала въ первый разъ неловкость этого вы и тихо повторила:

— Люблю ли я тебя?

Этотъ вечеръ они оба были такъ веселы, такъ самодовольны; на устахъ ея горѣлъ первый поцѣлуй его, для него такъ отрадно звучало это ты, которое первый разъ выговорила она.

Вотъ каково было ея настоящее!

III

Всѣ чувства представились ему темнѣе, но мятежнѣе и ближе; они показались ему родомъ инстинкта, какимъ кажется инстинктъ животныхъ….

Изъ Ж. П. Рихтера.

Случалось ли вамъ встрѣтить въ обществѣ человѣка, котораго лицо какъ будто знакомо вамъ; лицо, которое, можетъ быть, вы гдѣ-нибудь и когда-нибудь видѣли, но гдѣ и когда. вы никакъ не можете припомнить; лицо, которое, кажется, очень недурно, но производитъ на васъ невольно какое-то непріятное впечатлѣніе? Это случилось съ княжной Ольгой на музыкальномъ вечерѣ у С**.

Послѣ какой-то пьесы, пропѣтой дѣвицей Г*, въ ту минуту, когда въ гостиной слышался обычный шопотъ мнимаго восторга и среди этого шопота вырывались порой нелѣпыя фразы, безсмысленныя восклицанія, въ ту минуту Ольга обернулась немного вбокъ — и, по какому-то странному чувству, вздрогнула. У косяка двери, которая вела на балконъ, стоялъ молодой человѣкъ, котораго она никогда прежде не видѣла въ гостиныхъ. Этотъ молодой человѣкъ все время не спускалъ съ нея глазъ, и когда она обернулась и нечаянно взглянула на него, онъ весь перемѣнился въ лицѣ и, какъ мальчикъ, котораго поймали въ какомъ-нибудь поступкѣ, тотчасъ потупилъ глаза и сталъ неловко обдергиваться. Княжна полуулыбнулась, еще разъ пристальнѣй взглянула на него, и въ этотъ разъ она подмѣтила что-то странное въ глазахъ молодого человѣка, устремленныхъ на нее, прикованныхъ къ ней. Ей стало непріятно, ей не понравился этоть взглядъ — и она отвернулась, чтобы не видать его.

Потомъ немного задумалась, потомъ вдругъ, вѣроятно изъ любопытства (это было очень естественно), указавъ глазами на молодого человѣка, она спросила у стоявшаго возлѣ ся стула камеръ-юнкера ***: — кто это такой?

Камеръ-юнкеръ оглядѣлъ молодого человѣка въ лорнетъ съ ногъ до головы, однако безъ малѣйшаго любопытства, очень равнодушно, очень свысока.

— Я вижу этого человѣка первый разъ въ жизни, — сказалъ онъ, еще разъ съ такою же важностью посмотрѣвъ на него… — Я не знаю, что это такое.

Во взорѣ камеръ-юнкера было ужасно какъ много недоступности. Казалось, онъ считалъ себя лицомъ чрезвычайно замѣчательнымъ, и глазъ наблюдательный могъ бы замѣтить, какъ изрѣдка, правда, украдкою, этотъ камеръ-юнкеръ поглядывалъ съ самодовольствіемъ на пуговицы своего вицъ-мундира. Видно было, что онъ только дней за десять передъ этимъ былъ пожалованъ въ камеръ-юнкеры.